«Я прожила звичайне життя радянської людини…»
«Если бы мы отказались от таких слов, как „всегда“, „ничего“, „никогда“ в стремлении быть не столь категоричными в общении с людьми, то стали бы гораздо счастливее», — моя собеседница начала разговор, который незаметно для нас обеих затянулся на несколько часов.
Александра Бородай (в девичестве — Москальцова), одна из первых выпускниц Донецкого национального университета, родилась в первой четверти прошлого века — 11 декабря 1920 года. «А уйти намерена в первой четверти этого столетия. Важно это сделать вовремя, жить нужно, пока есть интерес к миру, любовь к людям, ясный ум и не так явно проявляются черты старости», — с самоиронией замечает она.
Чему-чему, а ясному уму Александры Сергеевны можно только позавидовать. Сама она связывает это с ударом молнии в детстве, когда ее еле спасли, послушав совета деревенского старика и закопав по подбородок в землю. Так или иначе, память не отказывала ей ни в студенческие годы, когда повторить слово в слово прослушанную лекцию для нее не составляло труда, ни сейчас — в 94 года.
Ася Сегевна
Родилась Саша в Ворошиловграде (сейчас — Луганск) в большой по нынешним меркам семье, позже переехали в село под Мариуполем. Два старших брата, две младшие сестрички и Сашенька посередине. Мать, подарив жизнь пятерым детям, в 33 года заболела раком. В какие только больницы не обращались, толку было мало. Последней надеждой стала Ленинградская клиника радиологического лечения. Тогда 8-летняя Саша предприняла первый героический поступок, коих в ее судьбе будет еще немало. Собрала свои нехитрые сбережения, договорилась со знакомой проводницей поезда «Мариуполь-Ленинград» и, оставив отцу записку, отправилась к матери. Отчаяние детской души помогло ей не заблудиться в незнакомом огромном городе, найти клинику и застать маму еще живой. Три дня она не отходила от нее, прячась от начальства в подсобке санитарки. Это было их последнее свидание…
Оставшись одни, жили более чем скромно, кормил семью в основном сад. Отец — колхозник, денег не получал. Все дети с малых лет занимались домашней работой, но и читать любили. В школе Сашина сообразительность позволила перескакивать через классы. Едва окончив семилетку, она пешком пришла в Мариуполь, движимая мечтой стать учителем. Поступила в педагогическое училище и, устроившись ночной няней в детский сад, сняла угол у семейной пары. По окончании работала в Славянске воспитателем, а после и заведующей детского сада. Дети не могли выговорить ее имя и звали «Ася Сегевна». А она любила их всей душой, фантазировала, на ходу придумывая сказочные истории, чтобы уговорить малышей скушать кашу или лечь спать.
А в 1940 году поступила в Сталинский педагогический институт на литературный факультет, который позже стал филологическим. «Директором был Сергей Алексеевич Ксенофонтов — удивительно обходительный человек, к тому же заядлый шахматист. Все педагоги были высочайшего уровня, их лекции никогда не забыть», — вспоминает Александра Сергеевна, показывая свои студенческие фотографии, где серьезная девушка с высоким лбом держит книгу. Тогда ввели новое правило — стипендию давали только при условии отличной учебы, допускалось всего несколько четверок. Саша была отличницей и настоящим вожаком в студенческой среде.
Война
К тому времени напряжение в мире уже ощущалось, хотя студенчество жило своей особой, беззаботной жизнью. Наступил роковой июнь, когда в Сашину судьбу и судьбы миллионов других людей ворвалась война. Ребята сразу записались в добровольцы, а девчонки и те, кого забраковали в военкомате, отправились в совхоз на заготовку сена и уборку урожая черешни. Там сообразительная девчонка умудрилась выявить группу диверсантов. «Прибыли однажды в совхоз незнакомые мужчины. Один все расспрашивает, а остальные молчат — ни шутки, ни слова, хотя рядом девчонки. Мне это показалось странным, я скорей на лошадь и в правление. Оказалось не зря — это были немцы и их пособник», — вспоминает она.
В институт вернулись, когда фронт подходил к Донбассу, но стало не до учебы. Вышло постановление ЦК и Совмина о создании оборонительных сооружений. На студентов была возложена миссия по строительству противотанкового рва, протянувшегося от Марьинки до Красного Лимана. Ров углублялся трактором на 4 м вглубь, а задача студентов — идти вслед и выбрасывать наверх землю. «Помню, что распределили нас в деревню Павловка, жили в условиях, приближенных к боевым, спали на полу, мерзли, — вздыхает Александра Сергеевна. — Была какая-то ранняя осень, с неба постоянно сыпал мокрый снег. Кроме того, часто бомбили немцы, ранили нашего товарища, но задачу мы свою выполнили. У каждого института был свой участок, рядом с нами трудились будущие медики, инженеры и т. д.».
Линия фронта приближалась, вскоре пришло распоряжение возвращаться в Сталино. На дверях института Сашу с группой студентов ждало объявление, что вуз эвакуируется в город Молотов (сейчас — Пермь), вагоны поданы на станцию Ясиноватая. Пешие добрались туда, голодные и промокшие. Ждал их телячий вагон, семьи преподавателей ехали тут же. Уставшая Саша просто свалилась на пол, прислонившись к чьему-то мешку, и тут же услышала замечание. «Набросилась на меня жена профессора, мол, я подавлю им посуду. Они, оказывается, везли сервизы в мешках, а нам места не было. Что на меня нашло, не знаю. Но я схватила этот мешок и с ненавистью выбросила его на полном ходу с поезда, — улыбается моя собеседница. — В следующую минуту уже раскаивалась в содеянном. Оказалось, что сервизы были завернуты в зимние вещи, и я их выкинула. Извинялась, конечно, но они так и не простили меня. У меня же с собой было только одеяло, из которого уже в эвакуации я сшила себе пальто.
Ехали долго. С нами была беременная студентка, недавно вышедшая замуж, и мы всем вагоном дружно готовили приданное малышу. Разделили обязанности по добыче дров, воды и хлеба. Я должна была выскакивать на станциях в эвакопункты и для всех на талоны брать хлеб. Однажды отстала от поезда, стою на перроне в чужом городе с мешочком хлеба, а мои голодные уехали. Побежала, умолила начальника станции и с каким-то эвакуированным госпиталем догнала своих. Взаимовыручка и дружба были среди людей, даже совсем незнакомых, просто потрясающими. Этого сейчас так не хватает, проклятые деньги все испортили».
Лермонтов победил суицид
Вшивые и грязные приехали сначала в Кунгур — купеческий город на Урале, где впервые за 20 дней дороги выкупались. Сашу и еще трех студенток взяла к себе многодетная женщина, выходила их, как родных детей. Позже переехали в Молотов, где устроились в общежитии и продолжили учебу. Корпус института был в шести километрах от их жилья, туда они добирались на лыжах.
Кроме учебы, студенты шефствовали над челюстно-лицевым госпиталем. Там Саша самоотверженно бралась за любую работу. «Вот где я на всю жизнь отучилась от брезгливости, — вытирает набежавшие слезы Александра Сергеевна. — Привозили раненых, а в бинтах гной, черви. Бинтов не хватало. Нужно очистить специальной палочкой, не повредив марлю, а потом стирать, вываривать в кипятке, только потом — в автоклав. Поначалу рвало, но со временем привыкла. Насмотрелась на молодых ребят — руки-ноги целы, а пол-лица нет. Страх один! Уйду в уголок, пореву и опять за дело. Но уже тогда делали примитивные пластические операции — приращивали лоскуты собственной кожи пациента, исправляя дефекты. На дежурства я всегда приносила книги — Пушкина, Некрасова, Есенина, к тому же уйму стихов знала наизусть. Захожу в палату и объявляю бойцам: „Сегодня я больше люблю Лермонтова, чем Пушкина“ и начинаю читать. Помню бойца Михаила Яроша с обезображенным лицом, из раны была видна челюсть, носа нет. Он хотел покончить с собой, держал с этой целью под подушкой пистолет, и никто не мог его разоружить. Оказалось, что дома у него осталась любимая девушка, и он не хотел показаться ей таким. Но наши долгие задушевные беседы, рассказы о женской верности и стихи сотворили чудо. Уже позже узнала, что девушка его дождалась, и они поженились».
Саша еще не знала, что тогда уже не было в живых ее родных братьев. Один служил в летных войсках, другой — в танковых, и оба погибли в первый же год войны.
Медаль от Жукова
Учеба продолжалась, кроме того бойкую девушку пригласили вторым секретарем райкома комсомола в Молотов. Там же она впервые стала донором, сдавала кровь вместе с остальными для Сталинградского фронта. Разрешалось написать от себя маленькую записочку, которую прикрепляли к флакону, где уже значилось имя донора и адрес. А вскоре она получила благодарное письмо от незнакомого солдата, которому досталась ее кровь. Он писал, что идет на поправку, но замечает новые черты характера в себе — непоседливость и энергичность.
Накануне 1943 года Саша помогала организовывать поезд дружбы с теплыми вещами, кисетами табака и замороженным молоком, который вместе с другими комсомолками сопровождала в блокадный Ленинград. Уже на Ленинградском фронте они попали под обстрел. Девчонки, не думая о том, что их могут ранить, помогали солдатам, таская в окопы всю ночь тяжеленные ящики со снарядами. Атака была отбита. На следующий день приехал маршал Жуков, наградил бойцов, а кто-то из командиров возьми и заметь, что без помощи девчонок-комсомолок пришлось бы туго. От той встречи у Саши осталась медаль, прикрепленная лично Жуковым на ее пиджак.
«Все мы разные, но общее то, что все мы — люди»
На восьмой день после освобождения Сталино она уже вернулась в город. К концу войны, как инструктор комсомола, была направлена на Западную Украину. Вышло постановление Партии об оказании помощи районам, пострадавшим от немецкой оккупации. Там девушка должна была рассказывать о том, что даст Советская власть селу — стройматериалы, финансы, рабочие руки, а также отвечать на все вопросы людей.
«Приехала в село, помню, оно тянулось вдоль дороги. Председатель, приветливая женщина, помогла обойти все дворы и созвать народ в клуб на лекцию. Заходим в избы — а там нищета страшная, люди оборванные. Вот наконец собрались все в клубе. Лекция моя была в разгаре, вдруг вижу — народ заволновался, слушать перестал. Оказывается, бандеровцы приехали, ищут „совитку, щоб языка видризаты, бо каламутыть народ“. Сколько жива, помнить буду свою растерянность — за что меня убивать? Одна бабка натянула на меня платок, свою юбку, приказала молчать и через запасной выход увела из клуба. Привела к себе домой и там рассказала, что ее сын тоже с бандеровцами, но не потому, что хочет, а заставляют, иначе хату спалят. Люди вынуждено готовят им „оброк“ — варят самогон, хлеб пекут, мясо заготавливают. Спрятала она меня и попросила сидеть тихонько, а на следующий день пообещала вывести из села. Ночью пришли человек десять, ели-пили и грозились меня повесить, когда найдут. Я до сих пор помню их голоса и свой ужас. На рассвете они ушли. А утром мы узнали, что председатель села и вся ее семья — пятеро детей, из которых младшему было два года, была казнена. Вся их хата была кровью залита. Так она поплатилась за то, что меня не сдала. Сейчас вот часто говорят о различиях украинцев. А я вам так скажу — все мы разные, но главным должно оставаться то, что все мы — люди. Как только мы забудем об этом — беда. Там, как и везде, тоже разные люди, одни — ценой жизни спасли незнакомую девчонку, другие — своих же зверски убили».
А дальше была долгожданная Победа, слезы счастья, ликование настрадавшегося народа и новая мирная жизнь. Одновременно с учебой на литературном факультете Сталинского пединститута, Саша окончила областную партийную школу. Вышла замуж и родила двоих детей. Преподавала в Донецком химико-технологическом техникуме, Академии управления, работала в обкоме партии. Свой тернистый жизненный путь называет самым обычным: «Такую жизнь прожил каждый советский человек моего поколения». Мудрость, искренность, юмор и какое-то беспримерное жизнелюбие помогают ей и сегодня оставаться энергичным и любознательным человеком.
Юлія Андрієнко, кореспондент
